Мира Блинкова
Человек, пробудивший Мертвое море
Примерно 10 лет назад я прочла мемуары Моисея Абрамовича Новомейского и с того времени в толк не возьму, почему о нем не пишут книг, не ставят фильмов, почему нет (или, во всяком случае, очень мало) площадей и улиц, названных его именем. Неужели в Израиле лишь военные, идеологи, политики удостоены благодарности от потомков, неужели не заслужили доброго знака те, кто посвятил себя промышленной подготовке нашей страны к независимому существованию?
Сегодня, когда на драматическом примере России все убедились: ни идеологии, ни военной мощи недостаточно для более-менее нормальной жизни страны мне хочется напомнить про одного из пионеров, благодаря коим, мы с вами живем в индустриально современной стране.
… В краю, где Моше Новомейский вырос (в Западной Сибири), евреи не знали притеснений, его родные ничем не выделялись среди земляков-сибиряков. Абрам Новомейский – его отец – парился в бане, растираясь снегом, был лошадником, участвовал в бегах на санках по речному льду.
Его закадычными друзьями считались окрестные крестьяне да буряты с орочонами. Но и в студеном краю Новомейские не забывали про свои еврейские корни: до 11 лет, например, Моше учил иврит, сильно пригодившийся ему во второй половине его жизни (эта половина прошла в самой глубокой, самой жаркой, самой пустынной впадине Земли – на берегу Мертвого моря).
Мальчик-сибиряк стал состоятельным и европейски образованным человеком: деловые и дружеские отношения связали его с промышленной элитой Российской империи, со сливками ее интеллигенции. Как бы по контракту с привилегированным социальным положением, дружил он (во всяком случае, находился в добрососедском контакте) с “пролетариями”, стараясь в меру возможностей инженера-руководителя облегчать рабочую жизнь.
Новатор-исследователь, владелец, создатель горнорудных компаний, он, подобно многим просвещенным русским промышленникам, оказался в числе участников революционного движения (был связан с Боевой организацией партии эсеров). В 1905 году семь месяцев отсидел в Петропавловской крепости.
В 1917 году мы снова наблюдаем очередные контрасты его натуры – здравый смысл и умение быстро схватить суть событий, и привитая с детства гуманность сразу восстановили этого заслуженного революционера-подпольщика против победителей-большевиков: “Я находился под тягостным впечатлением вопиющей бесчестности большевистской агитации, кормящей массы фальшивыми сообщениями и выставляющей события в выгодном для себя свете. Я был потрясен той чрезвычайной жестокостью, с которой расправились с юнкерами… (Среди расстрелянных на месте юнкеров, по сообщениям тогдашних газет, 35 еврейских юношей. – Ред.) Мы узрели перед собой то жуткое самоуправство, которому, как надеялись, пришел конец после революции: дикое насилие над народом, ненужное и необузданное”.
(Кстати, первое несогласие с Лениным и Троцким возникло у него задолго до их октябрьской победы: оно касалось национального вопроса, а именно утверждений будущих вождей большевизма, что учение еврейского национализма реакционно и научно не обосновано. Особое негодование вызвала у Новомейского статья Троцкого в “Искре”, сионистский конгресс в Базеле и Теодор Герцль. Новомейский именно после этого конгресса “преисполнился национальной гордости и, встречая в Германии студентов-сионистов из России, усиленно размышлял о национальном вопросе”).
… Несколько слов позволю себе об истории рода Новомейских. Его дед со стороны отца жил в польском местечке Ново Место (отсюда и происхождение фамилии) и в 1831 году был арестован за помощь польским повстанцам. Из тюрьмы его отправили этапом в вечную сибирскую ссылку: четыре тысячи километров отшагали эти заключенные пешком в течение нескольких лет. Дед Новомейского оказался в той четверти ссыльных, которая оставалась в живых к концу этого этапа смерти.
Семья же матери попала в Сибирь иным путем: ее деда, ученого-талмудиста, сослали по проискам земляков-интриганов из Одесской еврейской общины. Добирался этот прадед до назначенного места наказания с комфортом – у него как раз деньги водились. Когда истек двадцатилетний срок приговора, самого ссыльного не было в живых, а многочисленные его потомки уже не хотели возвращаться из Сибири в Одессу. Тогда их выдворили в родной город, то есть в зону оседлости по этапу; лишь мать Моше Новомейского, вышедшая к тому времени замуж, получила весьма высокое разрешение остаться в далеком Баргузине.
Трудолюбие и коммерческие таланты постепенно выдвинули родителей Моше Новомейского в самый уважаемый, почтенный круг жителей Сибирского края.
Какой тогда была тогдашняя Сибирь? Это был благодатный регион по фантастичности богатств недр, лесов, рек. И рядом с этим – примитивнейшие условия человеческого быта, страшная оторванность от любых культурных и научных центров мира и России. И – вот парадокс – атмосфера особой, высокой духовности. (Быть может, это крамольные интеллигенты, высланные “во тьму таракань” ухитрились передать все это местному населению?).
Из сибирской гимназии юный Моше вышел с определившимися интересами, с основательными практическими навыками и хорошим знанием поисковых работ. Дальнейший путь показался ему ясным: конечно, это будет горнопромышленная деятельность! Образование он получил в лучших университетах Европы, в частности в Клаустеле, где преподавали крупнейшие специалисты по горному делу, а также в Берлине и Лейпциге – у знаменитых физиков. В годы студенчества началась и его научная деятельность – с публикаций в петербургском горнопромышленном “Вестнике”.
Вернувшись из Германии в Сибирь, он занялся изучением солей в озерах (как потом пригодилась ему на Мертвом море эта редкая специализация!), а также поиском медных руд в горах.
Как было уже сказано, после победы большевиков Моисей осознал: В стране, где он родился и вырос, ему нельзя больше жить. О последующем своем жизненном переломе он говорил так:
“Я твердо решил уехать в Эрец-Исраэль, чтобы внести свой вклад в строительство обещанного евреям национального очага, т.к. убедился, что моя профессиональная подготовка и опыт руководства горными предприятиями в районах отдаленных, трудных и неразвитых могут пригодиться делу сионизма. В Эрец-Исраэль в то время не было ничего похожего на настоящую индустрию, и мысль, что я окажусь одним из ее создателей, вдохновляла меня”.
Осуществлению этой мечты и была посвящена вторая половина его жизни. Восемь лет боролся он за право получить концессию, за право создать поташную компанию на берегах Мертвого моря. Чьи только интересы не встали поперек его замыслов! Годами преодолевались разнообразные финансовые, политические, национальные, бюрократические трудности… Случалось, его предавали ни за что, ни про что деловые партнеры! Когда думалось, что основные противники и конкуренты побеждены, вдруг возникали дебаты в британском парламенте, и воздвигалась новая стена препятствий, преодолеть которую мог лишь человек великой хватки и делового напора!
Вот в Лондоне его замысел увенчался парламентской победой – но, оказалось, что инвесторы, прежде обнадеживавшие его, готовы внести в дело гораздо меньший пай, чем тот, что считался обязательным для получения концессии. Когда и это препятствие преодолелось, всплыли никому прежде не ведомые личности и предъявили права на его концессию, якобы полученные ими полвека назад, еще от османских властей!
В чем только современники не обвиняли Новомейского! Он был “ставленником Германии” (где учился-то?!) и, конечно же, безродным нищим, авантюристом и аферистом! Лишь по последнему обвинению я насчитала 53 публикации в тогдашней прессе…
Но его неуемная энергия, быстрая реакция, трудолюбие, профессиональная квалификация, предприимчивость, трезвое умение всесторонне оценить ситуацию, верно спрогнозировать будущие дела – все эти качества сплавились с личной преданностью высокой идее, придававшей смысл этой жизни Моше Новомейского.
Сегодня мы видим ее результат (забывая, правда, об истоке): из потаениейшей кладовой природы Мертвого моря комбинат, некогда заложенный Моше Новомейским, извлекает минеральные сокровища. Прибрежные малярийные болота этого района сейчас стали испарительными химическими бассейнами; а в пустыне Негев возникли промышленные зоны с зеленеющими городами развития…
Может быть, когда пророк Иехезкель (Иезекнил) предсказал, что “воды в море сделаются здоровыми” и “болота и лужи его, которые не сделаются здоровыми, будут оставлены для соли” (47:8,11), может быть пророк провидел пришествие на Святую землю этого еврея родом из далекой, холодной, страшной Сибири?
“Вести”, Понедельник 03.01.94.